Поиск по творчеству и критике
Cлово "1821"
Входимость: 3. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 39кб.
Часть текста: должна компрометировать их серьезность,-- и стихам, каковы бы они ни были, совершенно был загражден вход в важные ежемесячные издания. Начинающим поэтам приходилось печатать свои опыты в жалких газетах, вроде "Литературной" или "Иллюстрации". Конечно, после того как смолкли голоса Лермонтова и Кольцова, трудно было находить отраду во виршах Грекова, Красова, Бернета и тому подобных стихотворцев. Впрочем -- виноваты,-- это были уж не начинающие поэты; для них был приют в находившейся при последнем издыхании (которое продолжается -- увы! и доднесь) "Библиотеке для чтения". Для поэтов получше поименованных открыты были, пожалуй, еще страницы "Москвитянина"; но здесь не особенно лестно было затесаться в соседство с гг. Михаилом Дмитриевым, Федором Глинкой, а иногда и с посмертными творениями какого-нибудь древнего Шатрова. Как бы то ни было, но в последнем журнале был единственный приют для даровитых молодых поэтов, за которыми признавались достоинства и теми журналами, которые отказывались печатать их стихи. Фета, Полонского только и можно было встретить, что в "Москвитянине". Г-н Майков, которому при его первом появлении пророчили, что он чуть ли не будет заменой Пушкина, совсем приуныл на это время и смолк. Сколько помним, ни об одной книжке стихотворений, напечатанных отдельно, важные петербургские журналы не отзывались...
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: Дездемоне (Виардо Гарсии) ДЕЗДЕМОНЕ (ВИАРДО ГАРСИИ) 1 Когда твой голос серебристый, О Дездемона, слушал я, Восторгом пламенным и чистым Была полна душа моя! Я говорил: нет, эти звуки С небесной льются вышины; Пустой, бесплодной жизни муки Нам усладить они даны! Я в это чудное мгновенье Людей и мир - всё позабыл: Я весь был слух и восхищенье, Я жадно каждый звук ловил! Молилась ты, или рыдала, Иль тихо пела песнь любви - Как сердце билось, замирало При звуках тех в моей груди! Шекспира светлое созданье Ты так глубоко поняла И Дездемоны все страданья Так верно нам передала! 2 Меж тем как шум рукоплесканья И кликов залу оглашал, Лишь я один сидел в молчанье, Ничем восторг не выражал. Я не бросал тебе букеты, Не бросил я тебе венок; Но стих созрел в душе поэта - Прими же: вот и мой цветок! Прими его... Хоть не блистает Красой он южного цветка, Но солнце так же оживляет Листки и роз... и василька! <1843-1844> Примечания: I. Дездемоне. Впервые - С, 1844, No 2, стр. 241. Полина Виардо Гарсиа (1821-1910) - знаменитая французская певица, гастролировавшая в Петербурге в 1843 г. Среди других партий она исполняла партию Дездемоны в опере Верди "Отелло". Этим и двумя последующими стихотворениями Плещеев дебютировал в печати.
Входимость: 1. Размер: 24кб.
Часть текста: томитъ И въ жилахъ кровь страданьемъ леденитъ, Когда здоровье, тая съ каждымъ днемъ, Уносится весеннимъ ветеркомъ,-- Тогда и умъ, болезненно стесненъ Не только мукамъ тела обреченъ: Нетъ! Призраки ужасные толпой Его страшатъ развязкой роковой, И онъ за жизнь готовъ вести борьбу, Хоть нетъ надеждъ предотвратить судьбу. Но облегчаетъ дивной силой васъ Воспоминанье въ этотъ грозный часы Зоветъ те дни, когда кипела кровь, И съ Красотой пленяла насъ Любовь; Иль нарисуетъ вамъ еще живей Картину светлыхъ, отроческихъ дней... Какъ въ летнюю грозу проглянетъ вдругъ Сквозь пологъ тучъ неясный солнца кругъ И тускло надъ равниною блеститъ И дождевыя капли золотитъ,-- Такъ въ дни, когда грядущее темно, Былое вновь во мне озарено Воспоминанья солнцемъ; въ немъ ужъ нетъ Живого блеска прежнихъ юныхъ летъ, Все жъ надъ умомъ оно царитъ моимъ, Сливая настоящее съ былымъ. Упорной, неотвязчивой мечтой Все та же мысль овладеваетъ мной, И образы фантазiи встаютъ И властно такъ въ свой мiръ меня зовутъ, Стремясь къ темъ днямъ далекимъ унести, Которымъ я давно сказалъ: прости! Вотъ те места> где вдохновлялся я, Утраченные мной навекъ, друзья. Иныхъ такъ рано въ вечность рокъ унесъ, Ихъ вспоминать не въ силахъ я безъ слезъ; Иные, съ верой въ блескъ и мощь наукъ, Себя замкнули въ этотъ тесный кругъ И, состязуясь въ ревности своей, Уже достигли высшихъ степеней... Такъ образы несметные толпой Мне оживляютъ взоръ усталый мой. О Ида! ты,-- науки светлый храмъ! Я былъ въ тебе когда-то светелъ самъ! Я вижу ясно твой высокiй шпицъ, Я снова тамъ, въ кругу знакомыхъ лицъ. Какъ живо все! Я слышу, какъ сейчасъ, Весь этотъ шумъ ребяческихъ проказъ; Среди аллей, въ тени деревъ густыхъ, Я вижу вновь товарищей моихъ, Места былыхъ мечтанiй и беседъ, Друзей, враговъ минувшихъ школьныхъ летъ; Забылъ я рознь, но дружбы не забылъ... Приветъ друзьямъ, враговъ же -- я простилъ. Дни юности, дни дружбы золотой! Любя другихъ, я счастливъ былъ...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: Джордж Гордон. Часы досуга. Строки, обращенные к молодой лэди (А. Федоров) СТРОКИ, ОБРАЩЕННЫЯ КЪ МОЛОДОЙ ЛЭДИ. (Lines, adressed to а young lady). (Въ то время, когда авторъ разряжалъ свои пистолеты въ саду, две лэди, проходившiя поблизости, были испуганы свистомъ пули, пролетевшей около нихъ. Одной изъ нихъ и были написаны стансы, появившiеся на другое утро на светъ). Красавица! Сомненья нетъ,-- свинецъ, Свистевшiй надъ твоею головою, Несущiй дивнымъ прелестямъ конецъ, Наполнилъ грудь тревогою живою. Самъ демонъ, верно, виделъ какъ нибудь Твою красу и съ завистью тлетворной Онъ изменилъ свинца невинный путь И на тебя рукой направилъ черной. Да, въ этотъ часъ, едва не роковой, Повиновалась пуля кознямъ ада, Но небеса послали ветеръ свой, И смерть умчалась въ сторону изъ сада. Но, можетъ быть, слеза, сверкнувъ въ глазахъ, На грудь твою скатилась каплей чистой. Я безъ вины виновенъ темъ, что страхъ Ея исторгъ изъ келiи лучистой. О, милая! Скажи, какъ искупить Невольную обиду? Обвиненный Твоей красой, не знаю, какъ мне быть И кары жду, коленопреклоненный. Когда-бъ я могъ исполнить долгъ судьбы Твой приговоръ я...
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: *** ("Капля дождевая... ") - Мориц Гартман Капля дождевая Говорит другим: "Что мы здесь в окошко Громко так стучим?" Отвечают капли: "Здесь бедняк живет; Мы ему приносим Весть, что хлеб растет". 23 декабря 1860 С. -Петербург Примечания: Гартман Мориц (1821-1872) - видный представитель буржуазно-демократической немецкой литературы, поэт и политический деятель, участник революции 1848 г., переводчик Петефи и Тургенева. А. Н. Плещеев переводил Гартмана по инициативе М. Л. Михайлова. В конце 1860 г. он, отправляя Михайлову свою книгу стихов, писал: "Возвращаю вам взятую у вас книжечку Гартмана; в ней столько хороших вещей, что я сам наметил перевести ее. Но я еще ничего пока не перевел из нее..." (ЦГАЛИ). Здесь идет речь о сборнике Гартмана "Zeitlosen" (1860). В своей рецензии Михайлов так оценил переводы Плещеева: "То, что перевел из него г. Плещеев... очень удалось, но только за исключением несколько темной и странной датской баллады про короля Альфреда. У Гартмана вы редко встретите что-нибудь сочиненное, насильно придуманное... Все у него прочувствовано, всюду слышен голос человека, глубоко проникнутого убеждением..." (С, 1861, No 3, отд. II, стр. 99). "Капля дождевая..." ("Die Regentropfen"). Впервые - MB, 1860, No 4, стр. 61. Вошло в С. 61, С. 87. Автограф с заголовком "Дождевые капли" и датой: "23 декабря 1860. С. -Петербург" - ЦГАЛИ.
Входимость: 1. Размер: 16кб.
Часть текста: немногочисленныхъ друзей, успехъ среди анонимной массы читателей, охотно раскупавшихъ его поэмы, ворчливая и придирчивая критика присяжныхъ журнальныхъ зоиловъ, и наконецъ репутацiя безнравственнаго кутилы и опаснаго донжуана, привлекавшая ему эпидемическое поклоненiе светскихъ лэди и суровое осужденiе остальной части чопорнаго англiйскаго общества. Высокомерное презренiе поэта къ своимъ глупымъ, а въ большинстве случаевъ и лицемернымъ врагамъ и непрошеннымъ поклонницамъ окрашивалось часто въ безпощадную мизантропiю, которой онъ любилъ давать подкладку философскаго пессимизма. Однако это не мешало ему испытывать искреннюю и теплую симпатiю ко всемъ скромнымъ, простымъ душамъ, вступавшимъ безъ предвзятой идеи въ сферу притяженiя его обаятельной личности. Къ такимъ именно безпритязательнымъ симпатизирующимъ натурамъ принадлежалъ Исаакъ Натанъ, которому къ тому же, какъ еврею, были чужды англiйскiя традицiонныя представленiя о нравственномъ поведенiи, требующiя соблюденiя формъ, а не духа общепризнанныхъ законовъ нравственности. Словомъ, между Байрономъ и Натаномъ установилась, если не дружба -- размеры ихъ личности были слишкомъ несходны для этого,-- то во всякомъ случае расположенiе со стороны поэта, поклоненiе и преданность со стороны музыканта. Предложенiе Натана сочинить текстъ для романсовъ, для которыхъ онъ написалъ бы музыку, было принято Байрономъ, и въ январе 1815 г. вся серiя "Еврейскихъ мелодiй", вдохновившихъ впоследствiи столько другихъ выдающихся композиторовъ, была готова къ печати. Мысль эксплуатировать библейскую поэзiю внушена была Байрону, конечно, нацiональностью композитора. Востокъ вообще привлекалъ поэтовъ той эпохи, какъ романтическая страна яркой и красивой жизни въ противоположность серой прозе окружающей действительности. Но въ данномъ случае решающимъ моментомъ несомненно являлось близкое знакомство Байрона съ Библiей и любовь его къ ней,...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: чтобъ недолгою быть; Здесь образы ваши мне вызвать прiятно, Товарищи-други веселья и бедъ; Здесь память о васъ возстаетъ благодатно И въ сердце живетъ, хоть надежды ужъ нетъ. Вотъ горы, где спортомъ мы тешились славно, Река, где мы плавали, лугъ, где дрались; Вотъ школа, куда колокольчикъ исправно Сзывалъ насъ, чтобъ вновь мы за книжки взялись. Вотъ место, где я, по часамъ размышляя, На камне могильномъ сиделъ вечеркомъ; Вотъ горка, где я, вкругъ погоста гуляя, Следилъ за прощальнымъ заката лучомъ. Вотъ вновь эта зала, народомъ обильна, Где я, въ роли Занги, Алонзо топталъ, Где хлопали мне такъ усердно, такъ сильно, Что Моссопа славу затмить я мечталъ. Здесь, бешеный Лиръ, дочерей проклиная, Гремелъ я, утративъ разсудокъ и тронъ; И гордъ былъ, въ своемъ самомненьи мечтая, Что Гаррикъ великiй во мне повторенъ. Сны юности, какъ мне васъ жаль! Вы безценны! Увянетъ ли память о милыхъ годахъ? Покинутъ я, грустенъ; но вы незабвенны: Пусть радости ваши цветутъ хоть въ мечтахъ. Я памятью къ Иде взываю все чаще; Пусть тени грядущаго Рокъ развернетъ -- Темно впереди; но темъ ярче, темъ слаще Лучъ...
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: *** ("Кто ты, красавица, с цветами полевыми... ") Кто ты, красавица, с цветами полевыми, Вплетенными в златистый шелк кудрей, С улыбкой ясною, с глазами голубыми, В одежде, сотканной из солнечных лучей, И кем тебе таинственная сила Дана сердца больные врачевать? Пришла - и в них ты радость воскресила; Что жизнь давно, казалось, в них убила, Всё ожило, всё расцвело опять. И в честь твою природа гимн слагает, Звенят ручьи, им вторит птичек хор; Шумя своей листвой зеленой, бор К тебе, как друг, объятья простирает. - Я только гостья здесь; я небом послана В усталые сердца пролить успокоенье, Смягчить суровых гнев, вражду и озлобленье, Я только гостья здесь... зовут меня Весна. <1891> Примечания: "Кто ты, красавица, с цветами полевыми...". Впервые - "В память С. А. Юрьева. Сборник, изданный друзьями покойного". М., 1891, стр. 160. С. А. Юрьев (1821-1888) - литературный и театральный деятель либерального направления, издатель-редактор "Беседы" (1871-1872) и "Русской мысли" (1880-1885).
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: былъ бы я душою! Тебе обязанъ я грехами юныхъ дней, Тебе -- всеобщимъ осужденьемъ; Чемъ вызванъ мой порокъ -- не знаетъ судъ людей;-- Онъ вызванъ -- клятвопреступленьемъ! Ведь помыслы мои все были такъ чисты. Я побеждалъ страстей истому, Но данный мне обетъ сама забыла ты, Онъ данъ тобой теперь другому. Я могъ бы отравить покой его души, Похитить счастье поцелуя,-- Нетъ, пусть соперникъ мой блаженствуетъ въ тиши; Изъ-за тебя его щажу я! Съ техъ поръ, какъ я...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: пиит прежнего времени. У тех и надежды-то были действительно не только глупы, но и пошлы, мелки; и сожаления-то были такого рода, что до них именно никому, дела не было. Обыкновенно надеялись они на то, что встретят сочувственную женскую душу, которая их полюбит и будет любить страстно и вечно; надеялись они также и на то, что вот, может быть, дождутся они времени, когда весна целый год будет продолжаться, розы не будут увядать, молодость будет вечно сохранять свою пылкость и свежесть, что луна вступит с ними в дружеские отношения и т. п. Лет в двадцать пииты начинали уже разочаровываться, жаловались на измены любимых женщин, сетовали о кратковременности цветения розы и пр. Со стороны, разумеется, смешно и скучно было слушать их... Нельзя сказать того же о сожалениях, которым предается г. Плещеев. Его надежды также были, может быть, безрассудны; но все-таки они относились уже не к розе, деве и луне, они касались жизни общества и имели право на его внимание2. Поэтому и грусть поэта о неисполнении его надежд не лишена, по нашему мнению, общественного значения и дает стихотворениям г. Плещеева право на упоминание в будущей истории русской литературы, даже совершенно независимо от степени таланта, с которым в них выражается эта грусть и эти надежды. В истории нашей поэзии начиная с Пушкина есть один грустный факт, который еще ждет себе полного объяснения в будущем. Все, что было замечательного в нашей поэтической литературе последних сорока лет, подверглось влиянию этого грустного факта. Он состоит в том, что конец деятельности каждого сколько-нибудь замечательного поэта ознаменовывается сознанием собственного расслабления и сожалением о напрасно растраченных силах молодости. Такое сознание сообщает какой-то мрачный,...